Читать интересную книгу Межгосударство. Том 2 - Сергей Изуверов

Тайное собрание необъявленной революционной ячейки-ловушки Серафим у них с Карлом, под сенью наскоро схваченных нитью одеял. Приглашены Иса, Натан, Лазарь, Библиотека и Михаил, в качестве секретаря, надёжен и не попросит денег за работу. Серафим встречал каждого, важно сопровождал на кровать, свою или Карла, высовывал в коридор, осведомиться, нет ли посторонних глаз и хвоста и возвращался, прижимаясь спиной к прикрытой и ловя на себе вопросительные. На взгляды не отвечал, интересничал в духе лукавого градоначальника, раздобывшего в Петербурге кусок средств для пиления, ждал, общество идейно созреет. Когда настал миг, затейник-богопопранец торжественно запер (нить примотанную к ручке вокруг вбитого в косяк гвоздя) и оглядел сошедшихся по его тайному. Начал не громогласно, не шепча. Так, подобрать внимание, всегда трудности, но, случись агентам сестроохранки снаружи, насолить им в чай порохом. Трудящиеся, враги капиталистов, собрал вас здесь, как вы, должно быть, и сами сообразили психокоммунистическим умом, по запутанному случаю хора и оркестра. Они, как вы видите, никак не могут к нам доехать, будто дорога к нашей сцене извилиста как кишки дельфина. Доктор не желает давать точного ответа, эта курица сестра и подавно, к тому же он ей неизвестен. Значит, мы должны взять дело в свои руки, мы тут не бесправные заключённые, не арестанты, оторванные от общества валить лес по своей вине. В нас нет никакой вины. Что? Речь отчаявшегося дождаться мяса по-венгерски человека или выступление вожака трицератопсов, добивающегося своего по чужим головам? Все эти люди, собравшиеся в ночной ненастный в одной из спален психиатрической, полны тайного задора, пусть и невольно, но тщательно укрывался под тем, принимали за сумасходство, иные за умеренную игру в бисер. Что их толкнуло на достойной самозаписаться? Ведь у этого шага никакой разновидности толка, в нём и смысла, и надобности, и рывка механических крыльев, и признаков словаря античности, и отчаянного подчинения болезненному квазигению. Поверили, могут сами, не смотря на, окружающие считают их пациентами, решить, наконец, судьбу человечества в пижамах и добиться прогресса не строя теорий и не производя экспериментов, прогресса с неизведанным финалом, как не может он быть изведан почти ни у чего. История этой стачки впервые освещается только на, однако вроде дорого, в письменном габитусе подробности, годовщину с вбурением, имена забастовщиков, требования и степень решимости. Уравняла столбец со столбцом осторожности. Временной, чтоб стачка удалась. Из лечебницы тихо, по строгому согласованию. Семеро белёсых, в прилипших к телу, но полоскающихся от стремительности, на поражённую переборщившими соучастниками – дождём и ветром, пригибаясь, войлоком по мокрой траве к организованному шамоту. Последним достиг Серафим, взял командование-погрузку на себя. Наделённый самой большой Лазарь, от одного столба к другому, подсаживал выстроившихся перед. Шесть столбов, шесть пижам с норовом. Дождь хлестал струями, но ни кто не услыхал бы стучащих от холода даже с ротовой аускультацией. Взгромоздив стоявшего последним Ису, сам побежал к следующему, ухватившись рыхлыми за негостеприимную вершину, обдирая на предплечьях, постарался. Ничего не, как ни, не подпрыгивал, сюда бы угольный лифт, сюда бы бестию вертикального взлёта, ему бы ледоруб и рыцарские шпоры, ему бы посочувствовать. Взирал на застывших разогнувшимися горгульями товарищей, личным усугублённым героизмом подавали знак снующим вокруг, но не могущим их отыскать оркестру и хору. И он хотел быть, он, позвали с собой не смотря на агрессивную маммологию, уже помог им, но оставался за кулисой представления. Из глаз Лазаря лились бессильного желания, тут же перемешивались с дождевыми каплями и нельзя разобрать, чего на лице и на траве под ним больше. Подпрыгивал, оглядываясь на товарищей, вновь обращаясь к забору, стачечники с дёргающимися глазами стояли и, преодолевая стихию и магнитную тягу одеял, боролись за право быть в своём праве. Иногда доктор, когда не идёт сон, садится к окну и из-за шторы наблюдает за эллипсом, терзающим видом ворота. Сестра ушла к себе, а это воплощение вседозволенного шпика не уходит. Доктору думается, благотворитель лечебницы подослал агента наблюдать за ходом психиатрических дел. Ложится в постель под одеяло, чувствует некое подобие защищённости.

Утрата защищённости благоволит размышлениям о, кто будет поджидать в тех или иных по кругу местах. Вернувшись домой Принцип ещё в коридоре услыхал слаженный двух волюнтаристских гиен, из покоя Вердикта. Сидят теперь напротив, вспоминают свои прошлые марвихер-гопы, не вынесет ни одна стеклянная газета. Вердикт несколько назад не брезговал торговать марафетом, человеческими зубами и азбуками для гимназий, допущены намеренные ошибки, Колодец щей ему в этом вторым или третьим товарищем. Принцип малость постоял перед закрытой, категорически не желая даже принюхиваться ко всему оттуда, вошёл. Оба налётчика, как и полагал, в непринуждённых, обращённые на него лица ещё под печатью улыбок-консистенций порока. А, Принцип, Вердикт, ты куда это с биржи подевался? А мы тут вспоминаем, как ты сегодня людей в кузницу нанимал. Да, тебе бы барыгой быть, а не марвихер-шалопаем, Колодец щей. За эту двусмысленную Принцип и хотел поместить его в опытную лабораторию по изучению струения бандитической желчи и забыть. По обыкновению выколотой окрестности, следовало влепить Колодцу щей по его колодцу, пока решено попустить. Ты с него анахроническую басню спрашивал? – холодно и строго Принцип, кивая в сторону рожи, ещё не смывшей с лба арестантский номер. Что, басню? – Вердикт, будто недопонял и ему следует дать комментарий на старославянском. Да. Какие мы тебе в баки били. Как будет рассказывать, меня позови, тоже послушаю. Сказавши, вышел, не удостоив. У двери своей, то есть через несколько квантосекунд, неприятно, но трезво отметил продолжившийся среди них кандальный. На другой распределились к копанию выбоины. Нужен глубокий силос, выработка на месте колодца. Принцип, обдумывая, полагал, Темя на пяте начнёт противиться, но даже выказал энтузиазм в духе узревшего кошелёк с фекалиями ответственного золотаря, счёл путь до дна скорейшим из безопасных. Вердикт в бригаду к Темени на пяте, главарь с новоявленным членом. Работали по три, затем отдыхали. В день по две смены. Начали с, сломали каменный верх, обкапывать уходящие под землю, помалу расширяя ров вокруг и отбивая. Пропитанная иностагентной злобой земля плохо, ещё сквернее кладка. Углубляясь на три мехеленских фута и расширяясь на шесть, грузили поднятую в две тачки, отвозили в угол двора. За работой разговоры. А ты, Темя на пяте, чем промышлял, пока тебя Принцип не подцепил? – Вердикт в перерывах между ударами кирки по старинным. Да так, по мелочи. То на стрёме сигналом работал, у одних там. То волшебником в предместье. Волшебником? Темя на пяте невозмутим, вгрызается со всей мощью. Вердикт тогда, знает ли заклинания. Нет, не знаю. На кой хрен заклинания, если есть волшебная палочка, это ж не Лысая гора. Вердикт, где взял. В лесу нашёл. Вердикт крякнул и осведомился, как разглядел среди прочих сучьев. Не маленькая, едва на себе утаскивал. Вердикт не сразу, не ожидая, приготовляя почву для иных и иного ответвления. Дальше хотел выведать, как выглядит, пожалуйста. Что ж это за бревно-то было? Что ж это за бревно-то было? – Вердикт. Ну да, бревно. Спросил, как колдовала. О, это как всегда с препятствиями. Темя на пяте оставил работу, утёр лоб поднятым воротником шинели, впервые за всё их, на Вердикта. Ей же махать надобно, вокруг люди и фургоны с курями. Приходилось согласовывать и выдавать падение за взмах. Да, да, вернувшийся к кирке, с этой провинциальной магией так. Если не согласовал и не выдал, даже изба в равелин не превратится. Ты, Принцип, не сочти за невежество, в свою очередь распалялись по фронтам, я тут по случайности на твои часики глянул, так они у тебя в обратную идут. Не пояснишь, что это за хитрость? Принцип помалкивал. На его часики Колодец щей не мог, при нём ни разу не. Когда годы назад виделись, ещё не. К началу второго дня в яме уже можно архив Третьего в отношении сектантов и уголовных убийств. Дно колодца приближалось, расколотые кирпичи валялись в одной, вырытая сорусом в противоположном шихтоплаца. Да привык уже так, небрежно Принцип, упуская заступ. Так с чего привыкать-то начал? – не отставал, сучёныш. Сколько знаю, такие часики не на каждом углу торгуют. Не на каждом. Несколько времени молча. Принцип не знал с ходу что, не хотел, Колодец щей заинтересовался, думал, особенные, имеют какое-то к иным мирам-на сдачу, просыпающимся вулканам, перерождению сущности осени в сущность цветка и прочему подобному. Такие носят все члены клуба, состою. Состоишь в каком-то? Колодец щей не дурак. Понимал больше чем показывал. Да, что здесь взбородило отвечающее за удивление? Много людей состоят в каких-нибудь или обществах. Не стал бы объединять клубы и общества. Ну и что у тебя за клуб? Клуб самоубийц. Очередь Колодца щей отбрасывать. Темя на пяте по окончании смены никуда от ямы не. Здесь, кутался в сшитую из трёх, смотрел как разрушается – в некотором роде расширяется. При упоминании о членстве приободрился, подался вперёд, вслушиваясь. Не слыхал про такой, с осторожностью Колодец щей. Во-первых, не слыхать в Солькурске образца 1878-го мог только глухой, в последние дни с необычайной живостью в прессе, на пляжном песке, заборах и стенах домов, вытравливалась на соли, готовились приспособления для обсуждения на снегу, мнения в тёмных катакомб, упоминания в личных записях. Во-вторых, для правдоподобия, Колодец щей должен задать иной. «Ты метишь в самоубийцы, бамбукопальцевый?» или «Надоело ждать ответ на марвихер-кляузу от самого?». Но такой. Проговорился, Фидиппид. Обыкновенный клуб, спокойно Принцип, не прерывая работы. Не прерывал не так, Темя на пяте. Принцип играл, Темя на пяте бил невольную чечётку. Собираемся иногда, в секретном, подписываемся кровью, приносим жертву трубадуру Гаваудану, свально совокупляемся, один, кому жребий, кончает с собой на глазах у других, тон сух и беспечен в реальности, будто о, хаживал за снедью на базар в чёрный день. «Чугунного утюга не сыскалось, так я купил осколок метеорита». Что за жребий? Не могу распространяться, запрещено уставом клуба. А про сам клуб рассказывать не? Как видишь, болтунишка. Я же рассказал. А если жребий тебе? У тебя, как я понимаю, ещё в этом мире не все дела закончены. До следующего собрания всё успеем. А там не твоя забота. Да уж. Забота не моя. А что, Принцип, тебе, скажи, уже жить надоело? – унтертон иным, перестаёт хитрить. Думаешь ты подходящ для изливаний вытравленной перекисью водорода мочи? Повари котелком хоть малость не о проклятой канализации, вступает ли человек в клуб самоубийц, если ему нравится жить? Вступает, если хочет выведать что-то оттуда. Или… Всё, довольно об этом, а то твой треск уже расшатывает фундаменты. Ты спрашивал про часы, я тебе ответил. На том разошлись, однако снова сошлись в очередной.